Наименее эффективным из перечисленных в курсе способов преодоления языковых или культурных барьеров я считаю комментарий. Прежде всего, потому что этот способ имеет более узкую направленность и не может иметь глобального характера, по сравнению с изучением иностранных языков и переводом. Однако конкретно в моей работе – а она напрямую связана с созданием и толкованием текста – комментарий играет основополагающую роль.

Конфликт культур может образоваться и в контексте одного языка – это диахронический, временной конфликт, связанный с постоянными языковыми, идеологическими и бытовыми переменами в жизни человека. Лучшими примерами могут послужить тексты художественных произведений и исторических источников: документов, писем, летописей.

Возьмем реалии менее чем столетней давности – время первых лет советской власти. Эта эпоха породила такие явления, а, соответственно, и слова, как большевик, ударник, агитпункт, изба-читальня. С уходом этих явлений вышла из обиходной речи и обозначающая их лексика.

Часто «уходящая натура» оказывается зафиксированной в произведениях классической литературы. Язык классиков по определению устаревший, поскольку для подтверждения причастности к классической литературе требуется ее востребованность у нескольких поколений читателей.

Скажем, смысловые и лексические советизмы можно найти в написанной в 1925 году пьесе Михаила Булгакова «Зойкина квартира»: «Ваши дела нам хорошо известны. В домкоме все как на ладони. Домком – око недреманное»; «Сим разрешается гражданке Пельц открыть показательную пошивочную мастерскую и школу… для шитья прозоодежды для жен рабочих и служащих»; «Вы партийный, товарищ? – Сочувствующий я».

Интересна также смесь новейшей и отжившей лексики: «Почему это у нас в доме жилтоварищества мсье Гусь-Багажный один занимает в бельэтаже семь комнат?»; «Порыдал я над покойником, взял его партбилет – и в Баку. Думаю, место тихое, шмэндефер можно развернуть…» – при этом и советизмы, и вульгарные галлицизмы одинаково вышли из употребления и с точки зрения современного человека выглядят равно архаичными.

Если мы обратимся к литературе более ранней, потребуется еще больше комментариев для ее полноценного прочтения. К примеру, внимательное прочтение пушкинского «Евгения Онегина» потребует объяснения практически к каждой строчке романа в стихах.

Возьмем известный пример из «Путешествия Онегина»:

«Женись».— На ком? — «На Вере Чацкой».
— Стара.— «На Радиной».— Проста.
«На Хальской».— Смех у ней дурацкий.
«На Шиповой».— Бедна, толста.
«На Минской».— Слишком томно дышит.
«На Торбиной».— Романсы пишет.
Шалунья мать, отец дурак.
«Ну так на Ленской».— Как не так!
Приму в родство себе лакейство.
«На Маше Липской».— Что за тон!
Гримас, ужимок миллион.
«На Лидиной».— Что за семейство!
У них орехи подают,
Они в театре пиво пьют.

Последние строки не покажутся современному читателю характеристикой, имеющей яркую негативную окраску. Однако для современника Онегина, принадлежащего к аристократическому кругу, эта характеристика выглядела достаточно убедительно, чтобы разделить мнение героя о Лидиной и ее семействе.

Такие строки и выражения, как «пора меж волка и собаки», «умильно на пучок зари / они роняли слезки три», «на долгих иль на почтовых», «архивны юноши толпою» требуют комментария и даже изучения явлений и обычаев, за ними стоящих. Однако именно комментарии способны полностью погрузить читателя, автоматически становящегося исследователем, а атмосферу ушедшей эпохи, уменьшая, если не разрушая таким образом культурный барьер, возведенный временем.

Если же взять письменный источник еще более раннего времени, барьер будет не только культурный, но и языковой. Возьмем такой литературный памятник XVII века, как «Повесть о Горе-злосчастии»:

…от сна молодец пробуждаетца,
в те поры молодец озирается:
а что сняты с него драгие порты,
чиры и чулочки – все поснимано:
рубашка и порты – все слуплено,
и вся собина у его ограблена,
а кирпичик положен под буйну его голову,
он накинут гункою кабацкою,
в ногах у него лежат лапоточки-отопочки…

Здесь описывается сцена ограбления героя. Глубину его унижения подчеркивают такие детали, как лапти-отопки, то есть разбитая, сношенная, брошенная хозяином за ветхостью обувь, и кабацкая гунка – рваная одежда, выдаваемая в кабаках взамен пропитой. Еще недавно обеспеченный, довольный жизнью герой в одно мгновение скатывается на самое дно. Без комментария к тексту это понять довольно трудно, можно только угадать примерный смысл, основываясь на минорной интонации текста.

Чуть более старший современник русской повести – трагедия «Ромео и Джульетта». Как и любая пьеса Шекспира, она полна намеков, смысл которых был понятен каждому зрителю того времени. Открывается действие сценой ссоры слуг Монтекки и Капулетти, спровоцированной ими самими.

Слуга Монтекки, Абрам, говорит: «Do you bite your thumb at us, sir?» - дословно: «Не нам ли вы показываете кукиш?», а в переводе Пастернака: «Не на наш ли счет вы грызете ноготь, сэр?» Без комментария литературоведа фраза звучит странно. Но во времена Шекспира грызть ноготь большого пальца, щелкая им о зубы, считалось оскорблением, и об этом было известно всем. Изменилась манера поведения, понятия о том, что принято и что не принято, и постепенно из памяти человека стерлось и представление о том, что грызть ногти может быть оскорбительным для кого-то. И, если бы не пьеса Шекспира, эта историческая реалия была бы известна только историкам-специалистам по Средневековью.

Еще одна причина, по которой комментарий не может быть настолько же эффективен, как другие способы преодоления культурного барьера, - невозможность прокомментировать реалии прошедших исторических эпох, непонятные современному исследователю. В частности, это касается этимологии тех или иных, широко употребляемых в обиходе, слов.
Происхождение многих слов более или менее изучено. Слово «дурак», например, изначально не несло в себе никакой негативной коннотации, обозначая младшего сына в семье – отсюда и сказочный Иванушка-дурачок, который был вовсе не глупым, а просто младшим. Однако эта версия происхождения слова не единственная, а стало быть, мы можем считать ее только убедительным предположением, альтернативным комментарием.

Но при этом можно с точностью сказать, что слово «дурочка» еще в конце XIX века обозначало не глупую девочку, а сироту, что подтверждается картиной Виктора Васнецова «Аленушка» («Дурочка Аленушка»), благо история ее создания и прототип героини хорошо известны. Таким образом, и рассказ о живописном полотне требует комментария – иначе возникает непонимание, а следом за ним – и конфликт культур.

Безусловно, эти знания не могут применяться в современной действительности на практике. Не стоит грызть ноготь при виде оппонента или называть дураком знакомого, который родился младшим в своей семье – устный комментарий не преодолеет культурного конфликта, который неизбежно возникнет от таких действий. Поэтому комментарий можно считать индивидуальным способом преодоления культурных и языковых барьеров. Он должен применяться в науке, в каких-либо исследованиях или при расширении личного кругозора и не может считаться глобальным, охватывающим значительную часть общества.